Александр Варго - Не та дверь [сборник]

Итак, позвонила мама. Рома достал телефон и, с третьего раза нажав на нужную клавишу, поднес трубку к уху:

— Мамуля, привет!

— …Празднуете? — сквозь помехи услышал он голос матери.

— Ага.

— Сынок, еще раз обнимаем и целуем тебя с папой. Подарок, как я сказала утром, ждет тебя. Ты на даче?

— Угадала, — сказал Рома и икнул. Шатающейся походкой он направился к гамаку, на котором уже лежало «нечто» с задранной футболкой, изо рта стекла струйка рвоты. Рома злобно пнул ногой «нечто», оно что-то промычало, даже не пошевелившись.

— …гу дозвониться до дедушки. Ты меня слушаешь? У меня какие-то помехи! Рома!

— Да, — еле ворочая языком, ответил Рома. Помехи — х. ехи… — У нас… стал в последнее время это… телефон барахлить.

Он потер лоб, с трудом вспоминая сегодняшний день.

Дед. Черт возьми, она все-таки позвонила на квартиру, и, естественно, трубку никто не взял.

— Где Татьяна? Она с дедушкой? — спросила мама, и Рома вздохнул. Врать или не врать? Если врать, то делать это нужно осторожно, а он сейчас не в той кондиции, чтобы сделать это филигранно — маме всегда было очень сложно вешать лапшу на уши, она шестым чувством отделяла мух от котлет, то бишь правду от лжи. Тем более, даже пьяный, он понимал, что проверить его слова не составит большого труда — Татьяна сама скажет, что он ее отпустил к больной матери.

— У нее… это, мать болеет, — сказал он. — Уехала в свой Владимир. Помахала платочком и упорхнула, тра-ля-ля.

В телефоне повисла неприятная пауза. Рома подошел к бассейну, там вовсю целовалась какая-то парочка, кавалер старательно слизывал помаду с губ своей подруги, она дразнила его кончиком языка, украшенным пирсингом. Рома сел на бордюр, спустив в воду ноги прямо в обуви. Прохладная вода немного отрезвила его.

— То есть дед дома один? — уточнила мама, и от ее голоса повеяло холодом.

— Да, — несколько воинственно ответил Рома. — Я… все приготовил ему, не переживай. Ничего с ним не случится. Завтра или послезавтра я… ик! поеду домой.

Он знал, что это ложь. Сегодня только вечер пятницы, самое начало вечеринки, и ехать домой он намеревался не ранее чем в понедельник утром.

— …рошу тебя. Але? Ты понял? Але, Рома?! Ты куда-то пропадаешь!

— Да, мамуля, я тебя очень внимательно слушаю, — по слогам произнес Рома, как часто в разговоре делают пьяные, пытаясь выдать себя за трезвого.

— …Завтра. Обещаешь?

— Ладно, ладно. — Рома заболтал ногами по воде, и это его развеселило. Мимо важно, как плот, проплыл пустой пакет из-под чипсов. — Мамуль, плохо слышно. Пока!

И он торопливо вырубил телефон, потому что мама опять собиралась о чем-то спросить его. Например, не забыл ли он почистить на ночь зубы и постирал ли свои носки…

Подумав, он вообще выключил телефон. Ему неожиданно пришло в голову, что впервые он не контролирует сейшн. Все началось так стремительно и сумбурно, он словно попал в мощный водоворот, и, побарахтавшись для приличия, не без удовольствия отдал себя на волю стихии и теперь просто плыл по бурлящему течению. На даче царила самая настоящая вакханалия — стола как такового не было, поздравительных тостов тем более, и все происходящее напоминало пир разбойников в средневековой сказке, только в современной интерпретации. Народу уже было около тридцати человек, и каждый час приезжал кто-то новый, причем, видя, что тут творится, многие хватались за мобильники и торопливо звали в гости на «классную вечеринку» своих друзей и с подругами, их братьями, племянниками и троюродными сестрами с дядями и тетями.

Девчонки визжали, парни вопили и свистели, откуда-то появилась гитара, но буквально спустя три минуты полетела на траву с порванными струнами, кто-то разжег костер и предложил прыгать через него голыми, но подавляющая часть «отдыхающих» предпочла лучше купаться голыми, и скоро бассейн наполнился обнаженными телами.

В это время начался салют — Жорик из параллельной группы притащил целый рюкзак с петардами, и начался фейерверк, да какой! Постороннему могло показаться, что началась третья мировая, кругом грохот и дым, небо взрывается сверкающими огнями, озаряясь неземным пламенем.

Витек, друг Жорика, глупо гогоча, сунул одну петарду в рот и поджег ее, имитируя курение гаванской сигары. Результат не замедлил себя ждать. Ба-бах!

Витек продолжал улыбаться улыбкой идиота, будто и не замечая двух выбитых зубов и разорванной губы. Вызвали «Скорую» из соседнего поселка, но к тому времени Витек «лечил» себя по-своему, водкой, и забирали в больницу уже бесчувственное тело.

Потом кто-то из соседей пожаловался в милицию, приехал «бобик» с тремя молодчиками, на боку у каждого притаился грозный «калаш». Проблему уладил Жорик — как самый трезвый, от отвел в сторонку старшего группы и дал чаевые — штуку зеленых, которые ему предварительно дал Рома. Менты уехали довольные, но напоследок все же посоветовали петарды в рот и другие части тела не засовывать. Веселье продолжилось. Самые стойкие утихомирились лишь к семи утра.

Рома еще спал (полураздетый — на рубашку у него сил хватило, а вот с брюками вышла заминка), когда к нему в комнату проскользнула Жанна. Глаза ее горели возбужденным огнем. Присев на кровати, она принялась расстегивать брюки юноши. Тот зашевелился и разлепил глаза.

— О-о, голова… ты обещала избавить меня от боли, — простонал он, шаря рукой внизу в надежде отыскать емкость с какой-нибудь жидкостью, желательно с пивом, но пальцы лишь щупали воздух. Жанна продолжала поглаживать промежность Ромы, чувствуя, как набухает вожделенный бугорок.

— Этим я и пытаюсь заняться, — жарко прошептала она. — Ведь вчера у тебя было столько дел… На меня даже не смотрел.

— Принеси чего-нибудь попить, — попросил Рома, облизывая сухие губы.

Жанна с неохотой поднялась с кровати и вскоре принесла бутылку «Пепси». Рома осушил ее в два глотка, немного придя в себя. К тому времени стараниями Жанны брюки были сняты, и она нырнула в постель к Роме.

— Давай, возьми меня. — Она прильнула к его губам, но тут же отпрянула — перегар от юноши был смертоубийственным, даже «Пепси» не заглушила его. Но тем не менее девушка не желала отступать от задуманного. Она протянула руку вниз и с удивлением обнаружила, что эрекцию ее молодого человека словно ветром сдуло. Пенис, съежившись, как сонный мышонок, и не думал принимать боевую готовность.

— Ты что, не хочешь меня? — с обидой в голосе спросила Жанна, и Рома вымученно улыбнулся. Он уже окончательно проснулся и теперь тоже недоумевал, что происходит — вроде бы он не пьян, хоть и голова трещит…

Жанна, видя, что Рома мнется и не знает, что предпринять, решила взять инициативу в свои руки.

— Ладушки, попробуем иначе, — она призывно провела по губам розовым, как у кошки, язычком и скрылась под одеялом. Кулаки Ромы сжались, комкая и без того смятую простыню. Он тяжело задышал, вздрагивая, но дальше этого дело не шло. Наконец через минут пять из-под одеяла высунулась голова Жанны, лицо ее было покрасневшим и потным. Она раздраженным жестом вытерла губы.

— Что с тобой?! — резко спросила она, сдувая с лица упавшую челку. — Я тебе не нравлюсь?

— Нет, ты что, Жанна, — забормотал Рома, чувствуя, что краснеет. Он ненавидел сам себя — ведь только что он хотел ее, а тут на тебе…

— Тогда в чем дело? — ядовито поинтересовалась Жанна, слезая с кровати. В полуспущенных колготках и с растрепавшейся прической она выглядела и смешно и возбуждающе одновременно.

Рома с силой сжал зубы, проклиная и себя, и Жанну. Вот он, извечный женский вопрос, ставящий в тупик любого обломавшегося Казанову: «В чем дело?» Словно все мужики обязаны быть секс-гигантами с вечными батарейками. Как будто это не случается сплошь и рядом, ведь происходящему есть масса причин…

«Да, но только их нет у тебя. К тому же это произошло с тобой впервые», — услышал он в мозгу чей-то безучастный голос, и ему стало неуютно. Этот голос был прав. Рома вдруг с изумлением подумал, что вместо секса он с удовольствием погладил бы Жанну по щеке, шепнул ей на ушко ласковое слово, ну, максимум, поцеловал бы, да и то в щечку, как в советские времена на улицах…

— Одевайся, — отрывисто бросил он, потянувшись к брюкам. Жанна открыла рот и тут же захлопнула его, с тревогой отметив, что второй раз за время знакомства увидела на лице Ромы какое-то странное выражение — пустой, безжизненной отчужденности и… какой-то дряхлости. Глаза у Ромы на долю секунды изменились, но она уловила эти изменения — у него был выцветший взгляд беспомощного, старого человека, который потерял всякую надежду. Точно такое же выражение у него было вчера, когда он вышел из подъезда.

Рома решил сварить себе кофе, но потом передумал, махнув рукой. Хрен с ним, с кофе. Вместо этого он вскрыл очередную упаковку пива и, со щелчком открыв банку, жадно приник к отверстию. День рождения продолжался.